Русская душа (Jrvvtgx ;rog)

Перейти к навигации Перейти к поиску
«Душа народа». Картина Михаила Нестерова, 1915—1916

Русская душа, русский дух, русский национальный дух[1] (также загадочная русская душа) — «народный дух», мифологема[2], символ[3] из русской литературы и философии[4] об уникальных чертах русских в сравнении с другими народами[3], как правило, с жителями западных стран[5]. Часть архетипа русской культуры[6]. Одна из категорий национальной мифологии, не имеет однозначного соответствия в эмпирической действительности[3].

В массовом сознании понятие часто совмещается с эпитетом широкая. Говорится также о широкой русской натуре. При помощи понятия русской души пытаются определить типичные для русского черты характера: безграничная удаль, задушевность, бескопромиссность, нравственный максимализм («всё или ничего»), общительность, гостеприимство, спонтанность, преобладание сердца над рассудком, склонность к тоске и меланхолии, пренебрежение мелочами, прагматизмом и расчётливостью[3].

Понятие национальной души русские шеллингианцы заимствовали у представителей немецкого романтизма. Получило отражение в трудах тех русских мыслителей, которые противополагали себя господствовавшей рационалистической традиции. Символ русской души подчёркивает «особую духовную тожественность русских и России» на основе неопределённого «мистического элемента», создающего «антиномичность русской души»[3].

Происхождение понятия

[править | править код]

Первым, кто употребил словосочетание «русская душа» в печати, был Виссарион Белинский — в своей рецензии на «Мертвые души» в 1842 году. Саму идею, что у целого народа может быть одна душа, придумали немецкие философы (прежде всего Иоганн Гердер и Георг Гегель). Идея «народного духа» (нем. Volksgeist) родилась как ответ на идею универсальной человеческой природы.

Философы Просвещения исходили из того, что человек, где бы он ни жил и на каком бы языке ни говорил, движим общими для всех стремлениями и страстями[7]. Немецкие романтики рубежа XVIII—XIX веков существенно развили эту идею. Для них народ — не просто группа людей, которые волею случая выросли в одних условиях и потому чем-то похожи между собой, а коллективная личность, имеющая особый характер. И характер этот выражается прежде всего в языке и фольклоре. Именно в поисках немецкого «народного духа» братья Якоб и Вильгельм Гриммы стали составлять грамматику и словарь немецкого языка и коллекционировать сказки. Наличие у народа, в частности русского, «души» — это первоначально абстрактная философская идея, которая родилась в университетах и светских кружках. Под «народом» подразумевались прежде всего крестьяне, не «испорченные» образованием[7].

В 1880-е годы книги Льва Толстого, Фёдора Достоевского и Ивана Тургенева начали массово переводить на европейские языки. В их книгах главенствовало не эстетическое (как на Западе), а этическое начало, удовлетворявшее не развлекательные, а нравственные потребности[8]. Однако первоначально читать их книги могли в основном лишь чиновники и духовенство[8]. Иван Тургенев писал, что у настоящего русского сердце от ребёнка[9]. Фёдор Достоевский в своём дневнике писал[10]:

Есть идеи невысказанные, бессознательные и только лишь сильно чувствуемые; таких идей много как бы слитых с душой человека. Есть они и в целом народе, есть и в человечестве, взятом как целое.

«Духовность» таких произведений перешла в «душевность» и привела к появлению за границей понятия «загадочная русская душа»[8]. Всё это оказало огромное влияние на английскую, французскую, немецкую и прочую литературу. В первой половине XX века в Великобритании (как в реальной жизни, так и в романах Вирджинии Вулф) готовность говорить о душе была верным признаком знакомства с русской литературой. В 1945 году британский издатель Ловат Диксон заявил[7]:

Мы должны быть благодарны России за то, что великие русские романы поразили нас в конце XIX века и мы научились в своих собственных романах без стеснения говорить о душе.

Распространение

[править | править код]

В период идеи «официальной народности» (1833—1863) происходит огосударствление идеи нации. Одним из основных средств подавления гражданского национализма стала его замена на его относительные подобия. В 1833 году, вступая в должность ми­нистра просвещения Сергей Уваров изложил триаду «Православие, самодержавие, народность», которая была призвана защитить страну от европей­ского свободомыслия и являлась антитезой другой формуле: «Свобода, равенство, братство», включавшей основные идеи Французской революции. Российские консерваторы считали их органично неприемлемыми для рус­ского народа. Главной новацией в формуле стало понятие «народность», по которому и вся доктрина стала называться «официальной народностью». По ней стала пониматься «преданность России собственным традициям и самобытному пути», который противоположен западным. Аналогичная современная концепция именуется «особый путь России». «Особый дух» русской народ­ности выражается в преданности по отношению к православию и самодержавию. Недопустима легитимация народом прав мо­нарха. Его власть от Бога, но народность мо­рально обязывает царя к любви к своему народу. Он воспринимается как отец народа, и подданные, его дети, обязуются свято его почитать[1].

Применялись трактовки с позиции эссенциализма, утверждавшей существование набора незыблемых свойств, которые фатально присущи конкретному народу — этнической нации. С конца 1890-­х годов славянофилы в рамках своего спора с западниками активно развивали идею Уварова о наличии принципиальных и навсегда предопределённых различий русского народа и наций Запада. Николай Данилевский, Константин Леонтьев, Василий Розанов и др. славя­нофилы 1890­-х годов отошли от идей своих предшественников середины XIX века, однако ими была воспринята восходящая к Гердеру немецкая мистическая идея «национального духа», ранее оказавшая сильное влияние на Уварова; впослед­ствии идея развивалась в доктрину «особого пути Германии». Поздними славянофилами активно развивались идеи особого пути России. Имеющие место, по их мнению, особенности русского национального духа, включающие терпи­мость, сердечность, душевность, великодушие, соборность, они противопоставляли обобщенному образу западного духа, которому приписывался вечный эгоизм, жадность, лживость, холодная расчётливость. Из среды поздних славянофилов вышло идеологическое течение, которое и получило название «русские националисты»[1].

Философ Николай Бердяев в сборнике статей «Судьба России» неоднократно обращается к теме «русской души». Его воззрения на предмет основаны в первую очередь на собственных обобщённых наблюдениях, исторических примерах, а также материале русской общественной мысли (Радищев, Чаадаев и прочие) и новейшей для того времени литературной классики (Достоевский, Толстой). Согласно Бердяеву, «русская душа» «женственна», ожидает внешнего источника порядка; ввиду слабого мужского начала ей плохо даётся форма и самодисциплина; антиномична, то есть широка и размашиста, всё доводит до противоположных крайностей, плохо чувствует меру; связана с «бескрайними просторами России»; религиозна, стремится к возвышенному; даже отвергая Бога и идеалы, действует с особой истовостью и духовным напряжением[11].

За прошедшую сотню лет, несмотря на большое количество литературы на данную тему, развитие идей в сравнении с идеями Бердяева, наблюдается лишь незначительное. Большинство авторов, которые пишут на темы «русского характера», настроены в почвенническом, державно-патриотическом ключе и обращаются бердяевскому пункту о религиозности и возвышенности, противопоставляя его «бездуховности» Запада. Либерально-западнические авторы меньше ориентированы на эту тему и обычно развивают идеи «традиционализма», «домодерности», «покорности», «рабства», то есть социологизируют пункт Бердяева о «женственности» и пассивности. Склонность к крайностям приписывается русской душе многими авторами, но они, как правило, не выходят за рамки объяснения, связанного с «бескрайними просторами»[11].

В СССР термин стал использоваться реже, но начиная с периода Перестройки получил широкое распространение. Им объясняют аспекты российской жизни, вызывающие удивление иностранцев; противоречия между сверхдержавностью государства и бытовой необустроенностью его граждан. Понятие стало журналистским штампом, восхваляющим исключительность страны и народа[12]. Схожее понятие — «особый путь России»[7].

В книге «Ключевые идеи русской языковой картины мира» (2005), написанной линвистами Анной А. Зализняк, И. Б. Левонтиной и А. Д. Шмелёвым, говорится: «Целый ряд слов отражает пресловутую „задушевность“ русского человека»; «Русский человек болезненно реагирует, когда ему кажется, что его попрекают»; «Сама потребность „русской души“ в размахе требует простора»; «Склонность к жалости осознаётся как специфически русская черта» и др. Около сорока раз в кавычках и без кавычек в тексте и заголовках приведены мифологемы «национальный характер», «национальная ментальность», «русское видение мира», «русское мироощущение», «русская душа» в качестве синонимов словосочетания «русская языковая картина мира»[2].

В народном представлении душа является не бесплотным, неосязаемым «мистическим» нечто, но обладает образом и подобием тела, в котором она пребывает. Душа поступает подобно своему телу; является энергией формы, созидающей тело. В этом понимании душевность представляет собой идеальный эквивалент не вещно-предметного, а телесного. Душа есть сущность тела, а не плоти земной; тело это остов, структура исходной формы — души. Если не станет тела тогда говорится «в чём только душа держится». С позиции такого толкования рассматривается аргументация евразийцев: Русь платила дани в эпоху татаро-монгольского ига, однако если бы Русью завладел Запад, то «вынул» бы из неё душу. Об этом, в частности, писал П. Н. Савицкий[6].

Примечания

[править | править код]
Ошибка в сносках?: Тег <ref> с именем «_6d8f61c819b025ab», определённый в <references>, не используется в предшествующем тексте.

Литература

[править | править код]

на русском языке

  • Зализняк Анна А., Левонтина И. Б., Шмелёв А. Д. Ключевые идеи русской языковой картины мира. — М.: Языки славянской культуры, 2005. — 544 с.
  • Колесов В. В. Русская душа // Общество. Среда. Развитие (Terra Humana). — 2008. — № 1.
  • Луков Вл. А. Загадочная русская душа // Знание. Понимание. Умение. — 2008. — № 4.
  • Майданова Л. М., Чепкина Э. В. Стереотип «Загадочная русская душа»: от журналистского штампа к художественной загадке // Стереотипность и творчество. Межвузовский сборник научных трудов / Под редакцией М. П. Котюровой; Пермский государственный университет. — Пермь, 2010. — С. 181—189.
  • Паин Э. А. Современный русский национализм: динамика политической роли и содержания // Вестник общественного мнения. Данные. Анализ. Дискуссии. — 2016. — № 1—2 (122). — С. 126—139. — doi:10.24411/2070-5107-2016-00010.
  • Прожилов А. В. Национальный характер или этнический стереотип. К вопросу о терминах и мифологемах // Вестник Хакасского государственного университета им. Н. Ф. Катанова. — 2014. — № 7.
  • Розов Н. С. Российский менталитет: наиболее конструктивные концепции и их критика // Мир России. Социология. Этнология. — 2011. — № 2. — С. 100—112.
  • Смирнов П. И. Особенности развития России и «загадочная русская душа»: осмысление проблемы взаимосвязи // Credo new. — 2015. — № 3. — С. 9.

на других языках