Грузинское дело (1922) (Ijr[nuvtky ;ylk (1922))

Перейти к навигации Перейти к поиску
Микоян, Сталин и Орджоникидзе, Тифлис, 1925 г.

«Грузинское дело» — политический конфликт внутри советского правительства о том, как социальная и политическая трансформация должна была быть достигнута в Грузинской ССР. Разногласия назрели сразу же после присоединения Грузии и достигли апогея в конце 1922 года. Конфликт происходил между лидерами местных грузинских большевиков, которые возглавлялись Филиппом Махарадзе и Поликарпом Гургеновичем «Буду» Мдивани, с одной стороны, и их де факто начальниками из РСФСР, а точнее Иосифа Сталина и Григория Орджоникидзе, с другой стороны. Проблема заключалась в том, что местные лидеры желали сохранить автономию от Москвы, а московские большевики хотели соединить Грузию, Армению и Азербайджан в ЗСФСР. Дело было критическим эпизодом в борьбе за власть вокруг больного Ленина, чьей поддержкой пытались заручиться грузинские лидеры.

К началу 1920-х годов между высшими органами власти в Москве и региональными правительствами накопился целый ряд конфликтов и разногласий; при этом, наиболее серьезные внутрипартийные конфликты окружали советизацию Грузии: в них участвовали Центральный Комитет (ЦК) Коммунистической партии Грузии, во главе с Филиппом Махарадзе и Буду Мдивани, и Кавказское бюро Коммунистической партии (Кавбюро). Одним из особых источников «трения» современные исследователи полагают характер, темперамент, а также и политическое мировоззрение Серго Орджоникидзе — главы Кавбюро, которому была передана существенная власть над всем Закавказьем[1].

Несмотря на то, что в ЦК партии существовали опасения, связанные с возложением высшей власти в регионе на человека, чьи качества — как лидера мирного строительства — не были известны, Орджоникидзе сохранил свою должность; несмотря на то, что он редко консультировался с товарищами по партии за пределами внутренних кругов Кавбюро и находил мало времени для оценок или мнений тех людей, которых считал своими непосредственными подчиненными. Помимо возбуждения недоверия со стороны ряда большевистских лидеров — особенно Троцкого — Орджоникидзе был непопулярен и на местном уровне. Согласно мемуарам Микояна, Орджоникидзе был особенно близок к потере своего поста на X съезде, в марте 1921 года[2].

Орджоникидзе также действовал «относительно независимо» и от своих начальников в Москве: в то время как протоколы заседаний Политбюро и ЦК полны вопросов от главы украинского правительства Христиана Раковского, Орджоникидзе, напротив, консультировался с центром только в случаях «абсолютной необходимости» (обычно, в ответ на прямой запрос). Независимость Орджоникидзе подтверждало и то количество случаев, когда центральное руководство партии оказывалось застигнутым врасплох неожиданными действиями главы Кавбюро. При этом другую сторону конфликта, ставшего известным как «Грузинское дело», также представляли лица темпераментные[3].

За три года независимости Грузия, находившаяся под управлением местных меньшевиков, уже становилась причиной целого ряда серьезных споров среди руководства большевиков: так, в апреле 1920 года Москва провела переговоры с грузинским правительством Ноя Жордания, в соответствии с которым РСФСР признала независимость Грузии в обмен на легализацию в стране большевистских организаций и обязательство не допускать иностранных войск на свою территорию. При этом подобное соглашение было достигнуто без какого-либо согласования с грузинскими коммунистами-большевиками, которые, по словам Жорданьи, были «смущены и обеспокоены» решением, принятым в Москве: они не знали о переговорах до тех пор, пока решение не было официально опубликовано самим грузинским правительством[4]. Советизация же Грузии, в котором приняла активное участие Красная армия, также создала повод для дополнительного напряжения в отношениях между местными и московскими коммунистами[5].

Историк Джереми Смит полагал, что хотя соперничество различных институтов внутри советского правительства и «сыграло определенную роль» в конфликте 1922 года, самым значительным политическим фактором, стоявшим за «грузинским делом», была политика «особых уступок» грузинскому национализму, проводником которой долгое время был Ленин. «Вербовка» местных левых националистов в ряды коммунистов проходила и в других регионах будущего СССР, но именно в Грузии уступки националистами были особенно велики. Обоснование подобной политики Смит считал то, что в Грузии, в отличие от других частей бывшей Российской империи, три года просуществовало независимое национальное государство и, одновременно, местный пролетариат был крайне малочисленным[6].

Позднее обвинения Кавбюро против грузинских коммунистов состояли преимущественно в том, что коммунисты Грузии приняли политику уступок, которая изначально планировалась как временная, за постоянную: по версии Кавбюро они сделали из нее «фетиш» национализма и стали действовать в традиция меньшевизма. Грузинские политики, в свою очередь, обвиняли Кавбюро — и лично Орджоникидзе — в «великорусском шовинизме» и попытке навязать региону «объединение сверху», без предварительной работы или консультаций с местными кадрами — то есть, без учета последствий объединения «на местах». В своей аргументации Кавбюро использовало классические марксистские принципы о преимуществах, связанных с экономическим, политическим и военным объединением и централизацией; грузинские же политики видели в деятельности Кавбюро нарушение ленинского «права наций на самоопределение»[6].

Примечания

[править | править код]
  1. Smith, 1998, p. 520.
  2. Smith, 1998, p. 521.
  3. Smith, 1998, p. 522.
  4. Smith, 1998, p. 523.
  5. Smith, 1998, pp. 523—524.
  6. 1 2 Smith, 1998, pp. 524—525.

Литература

[править | править код]