Эта статья входит в число добротных статей

Вечная женственность (Fycugx 'yuvmfyuukvm,)

Перейти к навигации Перейти к поиску
«Данте и Беатриче», Ари Шеффер, 1851. Беатриче из «Божественной комедии» Данте стала одним из прообразов вечной женственности в «Фаусте» Гёте

Вечная женственность, вечно женственное (нем. Ewig-Weibliche) — образ, использованный И. В. Гёте в завершающих строчках второй части «Фауста», обозначающий «трансцендентную силу, любовно поднимающую человека в область вечной творческой жизни»[1]. После Гёте образ использовался также и другими философами, поэтами и писателями, став универсальным символом высшего начала женственности[2]. В начале XX века идея вечной женственности была очень распространённой в интеллектуальной среде Серебряного века, соединившись с образом Софии[2][3].

В «Фаусте» Гёте

[править | править код]

Образ вечной женственности стал популярным после его использования Иоганном Гёте во второй части «Фауста»: «Das ewig weibliche zieht uns hinan» — «Вечно женственное влечёт нас ввысь»[4] (или «Вечная женственность влечёт нас вверх»[1]):

Alles Vergängliche
Ist nur ein Gleichnis
Das Unzulängliche,
Hier wirds Ereignis;
Das Unbeschreibliche,
Hier ist es getan;
Das Ewig-Weibliche
Zieht uns hinan.

Те же строчки в переводе Бориса Пастернака[5]:

Все быстротечное —
Символ, сравненье.
Цель бесконечная
Здесь — в достиженье.
Здесь — заповеданность
Истины всей.
Вечная женственность
Тянет нас к ней.

По мнению германиста Х. Янтца, из всех ставших крылатыми строчек «Фауста» «впечатляющие и запоминающиеся» слова Гёте о женственности получили наибольшее распространение[6]. По Гёте, вечная женственность управляет миром мужчин (вечно мужественным) с помощью скрытой в ней проявляющей себя в любви силы притяжения (исследователь творчества Гёте И. Эккерман выразился о ней следующим образом: «Среди влюбленных… магнетическая сила особенно сильна и действует даже на большом расстоянии»)[1]. К. Г. Карус интерпретировал образ, использованный Гёте, как приход «рвущейся вперёд жизни мужчины» к женскому «примиряющему, успокаивающему, просветляющему началу», где в стихии любви растворяется мужской эгоизм[7][2].

Прообразами вечной женственности Гёте стала всепрощающая Богоматерь и Беатриче из «Божественной комедии» Данте Алигьери[8]. По выражению В. К. Кантора, «идея вечной женственности является у Гёте в конце „Фауста“ квинтэссенцией мирового духовно-исторического опыта. Фауст прошел все искушения человеческой истории, пока под занавес Гёте не подарил ему спасительную Ewig-Weibliche»[9].

«Фауст» содержит большое количество христианских аллюзий. По утверждению литературоведа И. Н. Лагутиной в статье в «Католической энциклопедии», «любовь — центральное слово и в финальной сцене 2-й части трагедии, когда Богоматерь Скорбящая[англ.] (лат. Mater Dolorosa) в окружении святых возносит бессмертную душу Фауста»[10].

Как универсальный символ

[править | править код]

Вне контекста «Фауста» вечная женственность стала универсальным символом высшего женского начала: от возвышенного идеала женщины «как средоточия красоты и гармонии мира» до персонификации мудрости Бога[2].

Описывая образ вечной женственности, исследователи рассматривают его существование и до появления трагедии Гёте. Так, Иосиф Эйгес полагал, что в Средневековье культ вечной женственности сливался с поклонением Богоматери[4]. Идея Божественной мудрости Софии, с которой к началу XX века соединился образ вечной женственности, прослеживается от упоминания Премудрости, предсуществовавшей вместе с Богом, в библейской Книге притчей Соломоновых. Христианские мистики (Якоб Бёме) и русские религиозные философы (Владимир Соловьёв, Павел Флоренский, Сергей Булгаков) развивали идеи Божественной мудрости в философском и теологическом аспекте[2]. Христианско-софиологические идеи о вечной женственности подвергались критике со стороны Фридриха Ницше и Отто Вейнингера[11].

В изложении Иосифа Эйгеса, вечная женственность становится мировым началом, непосредственным проводником которого является женское. По его мнению, «искусство проходит под знаком Вечной Женственности», которая «есть, прежде всего, красота, источник и цель всех высших переживаний прекрасного в искусстве или вне его». Творчество может заключаться в непосредственном (образы женщин и любви) и в незримом проявлении вечной женственности, а также может быть инспирировано любовью к женщине (например, нежные и возвышенные чувства В. Жуковского к Марии Протасовой)[4].

В русской культуре

[править | править код]

Жуковский, когда в русском языке ещё не было слова «женственность», использовал немецкое слово «Weiblichkeit»: «ей [женщине] нужно только приобрести то, что на немецком языке так прекрасно называется Weiblichkeit и для чего нет еще выражения в языке нашем»[4]. В XIX веке русские писатели обнаружили «среди русских „уездных барышень“ (Пушкин) способность к подлинной любви, что ведёт к вечной женственности»[9]. Реализация этой идеи присутствует в произведениях различных русских писателей, так Д. Андреев считал Ф. Достоевского «вестником Вечно Женственного»[2].

В религиозной философии В. Соловьёва понятие вечной женственности отождествляется с понятием Софии[2]. Соловьёв полагал, что она есть «образ всеединства мира, созерцаемый богом», и посвящал её мистическому образу свои стихотворения[4], одно из которых так и называлось — «Das Ewig-Weibliche» (1898):

…Знайте же: вечная женственность ныне
В теле нетленном на землю идет.
В свете немеркнущем новой богини
Небо слилося с пучиною вод.

Всё, чем красна Афродита мирская,
Радость домов, и лесов, и морей,—
Всё совместит красота неземная
Чище, сильней, и живей, и полней…

В начале XX века идея вечной женственности была очень распространённой в интеллектуальной среде Серебряного века. Софиологи рассматривали её в двух аспектах: как метафизический принцип и как женственное божественное начало. В культуре Серебряного века «архетипический мотив женщины-матери, спасительницы, защитницы, хранительницы тайны продолжения человеческого рода» был одним из основных. Развитию смыслов женственности способствовала дискуссия в обществе об отношениях мужчины и женщины[12].

У поэтов Серебряного века образом вечной женственности был «лик вечной мистической возлюбленной», существовавшей только «в предчувствии и надежде»[2]. «Прекрасная Дама» А. Блока схожа с образом вечной женственности В. Соловьёва. Блок в использовании этого образа следовал за Я. Полонским, который описал свою Прекрасную Даму в стихотворении «Царь-девица»[4].

Примечания

[править | править код]
  1. 1 2 3 Махов, 2001, с. 119.
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 Махов, 2001, с. 120.
  3. Мазина, 2009, с. 4.
  4. 1 2 3 4 5 6 Эйгес, 1925.
  5. Иоганн Гёте. Фауст. — М.: Государственное издательство художественной литературы, 1960.
  6. Jantz, 1953, с. 791.
  7. Карус К. Г. Письма о Гёте. — 1835.
  8. Махов, 2001, с. 119-120.
  9. 1 2 Кантор, 2003.
  10. Лагутина, 2002, с. 1304.
  11. Махов, 2001, с. 120-121.
  12. Мазина, 2009.

Литература

[править | править код]

на русском языке

на других языках