Эта статья входит в число хороших статей

Брагина, Пелагея Ивановна (>jginug, Hylgiyx Nfgukfug)

Перейти к навигации Перейти к поиску
Пелагея Брагина
Имя при рождении Пелагея Ивановна Брагина
Дата рождения 1905
Место рождения
Дата смерти 1982
Место смерти
Страна
Род деятельности писательница
Награды и премии
Орден Отечественной войны II степени  — 1965 Медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
Логотип Викисклада Медиафайлы на Викискладе

Пелаге́я Ива́новна Бра́гина (19051982) — жительница деревни Юрьевское (сейчас — Малоярославецкий район Калужской области), в условиях немецкой оккупации во время Второй мировой войны вы́ходившая несколько раненых советских бойцов 312-й стрелковой дивизии и через несколько лет после окончания войны написавшая об этом «Повесть о семнадцати спасённых». С середины 1960-х до начала 1980-х годов подвиг Пелагеи Брагиной использовался советской пропагандой как яркий военно-патриотический пример областного масштаба. Архив Брагиной, находящийся в Музее истории города Обнинска, представляет собой полноценный источник сведений о повседневной жизни советской колхозной деревни. Оставаясь до конца преданной советской власти, Брагина в своём неопубликованном дневнике, который она вела в течение всей жизни, фактически описала катастрофу советской деревни.

Пелагея Ивановна Брагина родилась в 1905 году в обычной крестьянской семье со средним достатком и устойчивым бытом: нянчила младших детей, работала, ходила с матерью в церковь. В 1914 году поступила в церковно-приходскую школу и окончила 4 класса. В 1921 году в шестнадцатилетнем возрасте заболела костным туберкулёзом ноги, долго лечилась, но осталась инвалидом[1].

Мировоззрение Пелагеи Брагиной было полностью сформировано советским радио, которое она продолжала слушать всю жизнь. Как важное событие своей жизни она отмечала в 1920-е годы, что «окончила радиоуниверситет»[1].

В дневнике писала, что в 1930-е годы «отца хотели раскулачить, но его спасло то, что он вступил в колхоз». Сама Брагина, избранная к этому времени «делегаткой», а в середине 1930-х годов секретарём Юрьевского сельсовета, в разгар раскулачивания лежала в Малоярославецкой больнице и «застала только хвостик». 5 лет работы в сельсовете она считала «самыми хорошими и счастливыми» в жизни и называла себя «винтиком, пусть самым последним в социалистической машине, но необходимым»[2].

Предвоенную деревню описывала в своём дневнике плакатными красками в духе советских книг и кинофильмов. Полностью разделяла советскую государственную политику[3]:

После обеда вышла в сад почитать и подумать. На антенне с весёлым щебетом раскачивалась ласточка. На коленях книга, очень большого объёма в хорошем переплёте, полный отчёт о троцкистско-зиновьевском процессе. Читаю запоем. Растёт возмущение против врагов народа. Об одном из них рассказывали санитарки и сёстры в санатории им. Семашко в Евпатории: «Здесь он лечился. Носили его на руках, а он в это время изменял Родине, убивал лучших советских людей». Без пяти двенадцать, забрав книгу, пошла домой проверить наручные часы и послушать последние известия по радио[3].

С начала Великой Отечественной войны активно участвовала как секретарь сельсовета в работах по созданию укрепрайона Можайской линии обороны и строительстве полевого аэродрома, была начальником противовоздушной обороны по сельской местности[4].

В каждом новом человеке Брагина была готова увидеть врага: «Хоть это наши, советские люди, но среди них мог затеряться враг»; «Враг бродит здесь, а как его рассмотреть, в такой массе народа»; «Я не смогу не беспокоиться, спокойной быть не могу. До всего есть дело. Что это за человек? Что это за самолёт? Нервы мои огрубели и ничего не страшно». Именно в происках врагов Брагина видела причину военных неудач СССР и верила в непогрешимость советского военного руководства[5].

Однажды вечером, когда старички из рабочего батальона сидели и ужинали из своих котелков, меня в особенности угнетало подавленное чувство. В памяти целый день звучала песня «Граница на замке», которую до войны постоянно заводил избач. Сейчас она звучала как насмешка, обидная, издевательская. Не знаю, что думать, что творится, я ничего не понимаю, почему это враг так прёт к нам. Я долго стояла перед портретом Сталина: кто-то тебя очень обманывает, товарищ Сталин. Мне жаль было Сталина[5].

Перед возможной немецкой оккупацией её охватило смятение, поскольку оккупацию она приравнивала к плену, а плен в советской идеологии был равносилен измене. Все партийные и советские работники были должны эвакуироваться, но Брагина, не желая, как инвалид, быть обузой, на словах ехать отказывалась. В итоге при эвакуации о ней не вспомнили: «я в селе осталась одна из своих товарищей», «товарищи бросили меня»[5].

Она продолжала ходить на рабочее место даже тогда, когда сельсовет стал боевым штабом, а село — полем боя, пока её не выгнал командир:

Я давно поняла, что никому я не нужна. Но мне раньше никто этого не говорил. Слова «тебе тут делать нечего» были ударом обуха по голове. Слёзы посыпались из глаз[6].

Бойцы 312-й стрелковой дивизии, оборонявшие деревню Юрьевское, оказались в кольце окружения и сдались противнику. Колхозное имущество разграблялось местными жителями. Из сундука Брагиной украли её одежду[7].

Пленных красноармейцев немцы отправляли в Кудиново, а раненых, обречённых, по их мнению, на умирание, разрешили перенести в брошенный хозяевами дом. Основную тяжесть ухода за ними Брагина взяла на себя: «Я оказалась нужной, необходимой. Им, моим родным, я была нужна, как пища и сон, как солнце и воздух». В дневнике Брагиной подробно перечислены все сведения о раненых, имена помощников и выполненная ими работа. В течение полутора месяцев Брагина вы́ходила 16 раненых, которые «на всякий случай» оставили ей «ценный и дорогой документ» — свидетельство о своём спасении[8].

Однако после освобождения Юрьевского все её заслуги были перечёркнуты тем обстоятельством, что её отец во время немецкой оккупации был старостой в деревне Починки. Кроме того, Брагина не могла найти себе применения отчасти из-за слабого здоровья, отчасти из-за неумения сработаться с новыми руководителями[9].

Вспоминаю секретаря райкома Денисова, председателя райисполкома Панченко, председателя сельсовета Егорова. Их любили люди. И я любила, как лучших товарищей, большевиков. Если б были они, они бы заставили нас работать, выбили благодушие и беспечность Грищенки. А сейчас не видно районного руководства. И мы бы не знали, что есть в районе Советская власть, если бы не рассказывали колхозники, что какой-нибудь начальник за картошкой в колхоз приезжал… Как сейчас вижу высокую фигуру Денисова, гордого и простого, непримиримого, неподкупного… Панченко, честного, доброго. Егорова нельзя было обмануть, подкупить, опутать лестью[10].

Брагина, тем не менее, продолжала верить в изначальную правильность Советской власти и писала, что колхозы живут благодаря самому́ народу: «есть ещё хороший народ». Одновременно она приводила в дневнике свидетельства об усилении репрессивной политики государства в деревне. Например, проводилась перерегистрация паспортов, при которой в паспорта политически благонадёжных жителей вклеивались контрольные талоны[10].

Кандидатура отодвинутой от всех дел Брагиной была выдвинута колхозниками на должность счетовода («иди, Поля, в наш колхоз, ты расхищений не допустишь»), но из-за старосты-отца даже место счетовода ей было недоступно. Она пыталась отстоять своё честное имя, обращалась в райком и к депутату Верховного Совета. От секретаря райкома получила совет уехать и устроиться в эвакогоспиталь («коммунистка советует мне бежать»)[11].

Каким будет наше, Советское государство? Неужели таким, руководимым такими преступниками, как Лужин? Нет, не должно этого быть! Я хочу, чтобы наше государство оставалось советским во главе с КПСС. Иначе я ненавижу и не хочу жить[12].

На момент окончания войны Брагина работала санитаркой госпиталя «Воробьёво» и с группой рабочих и служащих госпиталя получила медаль «За победу над Германией»: «Я растерялась, забыла все слова, а потом прижала к груди медаль и заплакала»[12].

После окончания Второй мировой войны государственная политика по отношению к крестьянству ужесточилась. В 1947 году для проведения предвыборной кампании парторганизацией были отобраны только лица, не бывшие в зоне немецкой оккупации. Аресты руководителей стали рутинным делом. Из деревни был выслан израненный инвалид — за то, что не всегда мог выйти на работу. Саму Брагину после проверки председателем сельсовета «как лица без определённых занятий» спасла от высылки на Колыму только справка об инвалидности[12].

Брагина жила в деревне с пожилой матерью и малолетним племянником-сиротой. Мать работала в колхозе, а дочь, как «инвалид по болезни, не имеющий права на пенсию», по закону облагалась сельхозналогом. Налогом облагались посевы зерновых, картофеля, огороды, сенокосы, домашний скот. Неполноценная семья Брагиных в 1951 году должна была уплатить налог на сумму 647 рублей 88 копеек и сдать государству: кожевенное сырьё, 50 яиц, 40 кг мяса, 330 л молока, 280 кг картофеля, 4725 кг ржи. Существовал ещё налог по самообложению в размере 20 рублей. В присылаемых Брагиной «обязательствах» и «извещениях», напечатанных на гербовой бумаге, всегда присутствовала фраза: «в случае невыполнения обязательств (или несдачи числящейся за Вами задолженности) Вы будете привлечены к установленной законом ответственности»[13].

Брагина пыталась пройти медкомиссию, чтобы получить 2-ю группу инвалидности, освобождающую от налога, но была признана здоровой. Здоровыми признавали и «инвалидов войны — больных, на костылях, без рук, без ног, которые не могут работать». Тех инвалидов, которые уже были во 2-й группе, переводили в 3-ю, платящую налог[14].

Брагина, как и большинство колхозников, была уверена, что злоупотребления на местах совершались без ведома верховной власти, которая, узнав о беспорядках, беспощадно бы их покарала. Сама она стала бояться людей и начала прятаться от представителей Советской власти. «И стала сомневаться, Советская ли власть у нас сейчас». В то же самое время она радовалась и восхищалась песней о Сталине «На просторах Родины чудесной» («слушала бы целый день»), от исполнения «Интернационала» её «прошибали слёзы»[14].

Спустя несколько лет, в 1951 году, её всё-таки приняли на работу счетоводом в колхоз имени Жданова. Теперь она изнутри колхозной жизни описывала случаи грабежа колхозного добра руководителями всех уровней, их моральное разложение, унижения колхозников. Её семья не была исключением: мать после работы «косит по выпасам и кустарникам для своей коровы. Устаёт ужасно, как рыба открывает рот. [Племянник] Володя на тачке перевозит траву к дому, стонет во сне от усталости»[15].

В архиве Пелагеи Брагиной сохранилась записка председателя колхоза от 8 августа 1952 года её матери, Т. С. Брагиной, которой тогда было около 70 лет:

В связи с создавшейся угрозой в уборке озимых культур с одной стороны и в интересах быстрейшей её уборки вам доводится задание правлением колхоза в соответствии с Постановлением Правительства убрать 0,5 га в течение 3-4 дней. Предупреждаем, что в случае затяжки в уборке установленного вам задания, потери на вашем участке будут отнесены на ваш счёт[16].

После массового падежа скота зимой 1953 года, вызванного бескормицей, когда доярки носили сено со своих дворов, началось массовое бегство из деревни. В 1960-х годах в деревне «из молодёжи осталась одна девушка. Все девушки, парни, окончив школу, ушли в город науки Обнинск»[16].

В 1955 году счетовода Брагину уволили из колхоза имени Жданова как «не обеспечившую учёт». Свои права ей отстоять не удалось; также для неё не нашлось места в соседнем совхозе «Кудиново». В то же самое время она по-прежнему незыблемо верила в Советскую власть, откликалась в дневнике на события политической жизни, размышляла о правильной миролюбивой политике партии, скорбела о смерти Сталина, не могла понять известий о разоблачении Берии и культе личности Сталина[17].

В 1957 году Брагиной всё-таки дали 2-ю группу инвалидности и назначили пенсию. Она «с трудом получила и паспорт». В этом году она начала писать свои воспоминания о войне, позже получившие название «Повесть о семнадцати спасённых»[18].

В феврале 1964 года А. С. Романов опубликовал в журнале «Крестьянка» очерк «Семнадцать сыновей», после которого Пелагея Брагина сразу же получила всесоюзную известность. Её начали приглашать на торжественные собрания, «смотрели как на чудо», привезли и напилили 6 кубометров дров. Пионеры обнинской школы № 2 зачислили Брагину почётным пионером в свой отряд и преподнесли ей красный галстук[18].

5 апреля 1965 года «Повесть о семнадцати спасённых» Пелагеи Брагиной вышла из печати и поступила в продажу. 16 мая Брагину наградили орденом Отечественной войны II степени. В октябре её сняло и показало на весь СССР Центральное телевидение, после чего от пионеров и школьников разных областей она начала в огромном количестве получать письма — «все одного содержания. Высоко именуют — героиней, просят фотокарточку мою и бойцов, и их письма, рассказать, как ухаживала. 4 ближние школы пригласили рассказать. Грипп освободил меня от мучительных воспоминаний»[19].

Переписка со спасёнными бойцами («с кем разговаривала, кому писала только мысленно, боясь внести неприятности в семьи») после того, как ажиотаж вокруг её личности схлынул, стала для неё настоящей отдушиной до последних дней. В конце жизни она размышляла о том, каким должен быть человек («красота человека в честности, в трудолюбии и верности к Родине»), вспоминала несправедливо обиженных Советской властью людей — священника из Юрьевского, раскулаченных односельчан, измученного нищетой и голодом инвалида — участника войны[20].

Брагина ревностно оберегала свою главенствующую роль в спасении красноармейцев, которую односельчане пытались оспорить и «переложить» на себя — прижизненно и после смерти. Проведённый в 1991 году А. С. Романовым с группой студентов ИАТЭ в Юрьевском социологический опрос показал сомнения жителей в достоверности истории, описанной в повести Брагиной: селяне сходились во мнении, что спасение солдат было коллективным подвигом, и выделение Брагиной значило бы незаслуженное забвение других людей[21].

Пелагея Ивановна Брагина умерла в 1982 году, похоронена на кладбище в селе Карижа[19]. На её похороны приехало четверо спасённых ею солдат[22].

«Повесть о семнадцати спасённых»

[править | править код]

В 1957 году Пелагея Брагина начала писать воспоминания о событиях 15-летней давности. Поддержку в этом ей оказал рабочий подсобного хозяйства МВД СССР в Кудинове Тарас Иванович Бобров — репрессированный НКВД бывший немецкий военнопленный и участник итальянского Сопротивления. Опубликовать рукопись, получившую название «Гляди зверю в глаза», не удавалось, и Брагина даже собиралась преподнести её в дар кому-либо из писателей. В 1963 году Бобров передал рукопись А. С. Романову, который, в свою очередь, передал её в Калужское отделение Приокского книжного издательства. Директор издательства В. Васильчиков отдал рукопись на литературную обработку писательнице Надежде Усовой. После переработки Усовой книга получила издательское название «Повесть о семнадцати спасённых»[18].

Согласно местной легенде, источником которой была сама Пелагея Брагина, первоначальное название книги «Гляди зверю в глаза» было связано с реальным случаем, произошедшим с Брагиной. В начальный период Великой Отечественной войны немецкие войска не проявляли особой жестокости по отношению к гражданскому населению и, по воспоминаниям жителей Юрьевского, «часто угощали наших детей шоколадом». Стон раненых красноармейцев в доме, где они укрывались, услышал некий немецкий офицер, зашёл в дом и увидел солдат. Брагина, прочитавшая где-то, что если смотреть дикому зверю в глаза, то он не бросается на человека, посмотрела немцу прямо в глаза. Оглядевшись, офицер неожиданно отдал честь Пелагее Брагиной и вышел из дома[22]. Эта легенда теряет в своей яркости, если вспомнить, что раненые красноармейцы были размещены в пустующем доме с разрешения немцев, а импровизированный госпиталь часто посещали староста, полицаи и немцы, и Брагина советских солдат не укрывала, а лишь выхаживала[8].

«Повесть о семнадцати спасённых» была опубликована в Приокском книжном издательстве в 1965 году и никогда не переиздавалась.

Архив Брагиной

[править | править код]

Архив Пелагеи Брагиной (дневники, воспоминания, записи повседневных расходов, описания просмотренных фильмов и прочитанных книг, документы, квитанции на всевозможные платежи) после её смерти был передан в Музей истории города Обнинска. Он представляет собой редкий и целостный источник сведений о повседневной жизни советской колхозной деревни[23].

Награды и звания

[править | править код]
Свидетельство об избрании Пелагеи Брагиной почётной гражданкой села Игнатьевское
Свидетельство об избрании Пелагеи Брагиной почётной гражданкой села Игнатьевское
  • Мемориальная доска на доме Пелагеи Брагиной была установлена после её смерти и открыта Александром Наумовым — командиром 312-й стрелковой дивизии, бойцов которой вы́ходила Брагина[22].
  • В школьном музее Кудиновской средней школы Пелагее Брагиной посвящена отдельная экспозиция[22].

Библиография

[править | править код]
  • Брагина Пелагея. Повесть о семнадцати спасённых / Литературная обработка Н. Усовой. — Тула: Приокское книжное издательство, 1965. — 199 с.

Примечания

[править | править код]
  1. 1 2 Прусакова, 1999, с. 94.
  2. Прусакова, 1999, с. 94—95.
  3. 1 2 Прусакова, 1999, с. 95.
  4. Прусакова, 1999, с. 95—96.
  5. 1 2 3 Прусакова, 1999, с. 96.
  6. Прусакова, 1999, с. 97.
  7. Прусакова, 1999, с. 93, 97.
  8. 1 2 Прусакова, 1999, с. 97—98.
  9. Прусакова, 1999, с. 98—99.
  10. 1 2 Прусакова, 1999, с. 99.
  11. Прусакова, 1999, с. 99—100.
  12. 1 2 3 4 Прусакова, 1999, с. 100.
  13. Прусакова, 1999, с. 100—101.
  14. 1 2 Прусакова, 1999, с. 101.
  15. Прусакова, 1999, с. 101—102.
  16. 1 2 Прусакова, 1999, с. 102.
  17. Прусакова, 1999, с. 102—103.
  18. 1 2 3 Прусакова, 1999, с. 103.
  19. 1 2 3 4 Прусакова, 1999, с. 104.
  20. Прусакова, 1999, с. 104—105.
  21. Прусакова, 1999, с. 105.
  22. 1 2 3 4 «Подвиг женщины» (недоступная ссылка)
  23. Прусакова, 1999, с. 93.

Литература

[править | править код]